Зенкович: До тех пор, пока мы не сможем объединить всех противников Лукашенко, у нас шансов не будет

«Знал, что дело идет к завершению, с августа прошлого года»

— Когда на государственном телевидении показали ваше интервью за несколько дней до инаугурации Дональда Трампа, появилась надежда, что вас вот-вот выпустят.

Но Лукашенко помиловал другого американского гражданина, а также двух граждан Беларуси, которых вывезли в Литву. У вас есть предположение, почему так произошло?

— Да, у меня есть не только предположение, но и определенная информация о ходе этих переговоров. Меня не хотели выпускать, потому что, как было сказано, меня там (в Беларуси. — Прим. ред.) считают опасным человеком, и поэтому американской стороне предлагали забрать кого-нибудь другого.

Но поскольку гражданина Украины и Соединенных Штатов (имя которого не было названо) уже выпустили, то вместо меня американцам предлагали еще одного их гражданина — Антона Росса, который недавно незаконно пересек границу Беларуси со стороны Литвы.

Но американская сторона сказала, что господин Росс не классифицирован как человек, который незаконно содержится под стражей. И поэтому США заинтересованы только и исключительно в моем освобождении. Здесь у беларуской стороны аргументов не было. Поэтому, поскольку нужно было кого-то отдать, отдали меня.

Я знал, что дело идет к завершению, с августа прошлого года. Это было уже только вопросом времени, все двигалось в правильном направлении. А с 3 января, когда меня привезли и поместили в «американку» (следственный изолятор КГБ. — Прим. ред.), где в принципе не содержатся осужденные, я понимал, что освобождение может произойти со дня на день или даже раньше. Но вот это «со дня на день» растянулось на четыре месяца. Тем не менее лучше через четыре месяца, чем позже.

— В течение этих четырех месяцев в СИЗО КГБ вы просто сидели или проводились допросы, какие-то другие следственные действия?

— Никаких следственных действий в «американке» со мной не проводилось, так как все следственные действия уже были завершены, приговоры вынесены. Со мной был снят тот фильм, который показали вместе с журналистами «Радыё Свабода».

Также был снят еще один фильм, который в итоге не вышел в эфир. В принципе, я предупреждал офицеров КГБ, которые со мной работали, что тема устарела. Они хотели, чтобы я рассказал про USAID (Агентство США по международному развитию. — Прим. ред.). Это происходило в то время, когда решение о закрытии USAID уже две недели как было принято, не было интереса к этой теме.

Тем не менее, сценарий у них был написан, утвержден, поэтому нужно было снять. Примерно во второй половине февраля состоялась запись, это было уже в гостинице «Беларусь». Мне купили еще один комплект одежды, совершенно другой. Но в эфир это уже не пошло.

«Они были заинтересованы в том, чтобы я озвучивал определенные тезисы»

— Как происходили съемки, кто на них присутствовал, кроме пропагандистов? Там был Константин Бычек, руководитель следственного управления и нынешнее официальное лицо КГБ?

— Присутствовали сотрудники КГБ, но сам господин Бычек такой мелочью не занимается. Хотя, безусловно, все это проходит через него. В первый раз присутствовал следователь, который вел мое дело, — господин Акулич.

Перед съемками проговаривалось все, что нужно сказать в кадре, это происходило еще в кабинете в КГБ. За день-два до съемок меня приводили в КГБ, там сидел представитель телевидения, то есть журналист, который это делает.

Они были заинтересованы в том, чтобы я озвучивал определенные тезисы. Даже давали шпаргалку, так как многие факты я мог не помнить. В определенной степени они обсуждали со мной содержание, и можно было торговаться — я старался отказаться от наиболее оскорбительных и унизительных высказываний.

Но не все удалось — на некоторых тезисах они настаивали, я должен был их озвучить. Но в основном старался на камеру говорить только общеизвестные вещи, которые невозможно интерпретировать иначе. Это просто факты.

Например, то, что «Радыё Свабода» создано в 1950-х годах, что оно финансируется из бюджета Конгресса Соединенных Штатов, что этому медиа запрещено работать на территории США. Эти тезисы и так всем известны.

Как ни странно, за четыре года в отношении меня почти не применяли физическое насилие. Но я знаю, что применяли к другим людям.

Например, к тому же Василию Веремейчику (бывший боец полка Калиновского, задержанный во Вьетнаме. — Прим. ред.). Я видел ссадины на его теле после съемок. Когда он отказывался что-то говорить, его просто уводили в туалет и объясняли, что он не прав и должен сказать то, что от него требуется.

— А как вам объяснили необходимость съемок? Были угрозы другого рода?

— Знаете, угроз не было. Мне просто сказали: «Юрий Леонидович, вы же понимаете, что пока вы здесь находитесь, мы будем вас использовать?» Я ответил, что прекрасно это понимаю, даже спорить не стал.

С другой стороны, я также чувствовал, что для меня это определенный шанс показать, в каком физическом состоянии я нахожусь, вернуть свое имя и проблему в повестку дня общества.

Я особо не сопротивлялся этим интервью, даже пошутил и сказал сотрудникам КГБ, что один из первых вопросов ко мне по возвращении в США будет о том, сколько я заплатил за интервью на БТ. Они юмора не поняли, но ладно. Тем не менее, я исходил из того, что любое появление в средствах массовой информации лучше, чем игнор.

«Этот тезис звучал четко несколько раз: Лукашенко боится Трампа»

— Как проходил процесс помилования? Сколько времени прошло с момента, когда вы написали прошение, до дня, когда узнали, что вас освобождают?

— Прошение о помиловании я не писал. Когда в сентябре проводились съемки во дворе для прогулок «американки» (то интервью, где я в тюремной робе), мне сказали на камеру озвучить просьбу о помиловании и обратиться к кандидатам в президенты США Дональду Трампу и Камале Харрис.

После этого сказали, что больше ничего писать не нужно. Все необходимое уже было озвучено, и это интервью будет смотреть лично господин Лукашенко. Добавили, что если ему понравится это интервью, то есть большая вероятность, что все решится положительно.

— Пресс-секретарь Лукашенко Наталья Эйсмонт заявила, что вас отпустили по просьбе Вашингтона. Знаете ли вы, какие условия были выдвинуты Минском за это?

— Насколько мне известно, никаких условий не было.

Из разговоров в самолете, пока мы летели, я слышал, что интерпретация Вашингтона такая: Лукашенко, как и многие другие диктаторы в мире, очень боится Трампа.

И что этот его жест вызван страхом и пониманием, что ситуация для него может стать еще хуже.

Что конкретно под этим имеется в виду — я, конечно, знать не могу, потому что не допущен к кулуарам внешней политики Соединенных Штатов. Но этот тезис четко звучал несколько раз: Лукашенко боится Трампа.

Что касается самого процесса помилования, мне об этом сообщил Иван Тертель (глава КГБ. — Прим. ред.) за день до того, как меня освободили, сказав, что с вероятностью 99,9% уже 30 апреля будет принято решение о помиловании. Но никаких документов мне не вручали.

Я даже не получил справки о том, что находился в местах лишения свободы. По закону это должно быть сделано, но мне ничего не дали. Просто передали американской стороне.

Также мне так и не вернули беларуский паспорт. Еще в «американке» у меня попросили расписку, что я получил два паспорта, мне их даже показали — американский и беларуский. Сказали, что передадут их лицам, которые будут сопровождать меня до границы, и там уже отдадут.

Но на границе мне передали только американский паспорт. Думаю, что это личное указание Лукашенко — такая мелкая гадость на прощание, которую он сделал. Возможно, он лишил меня гражданства, но мне об этом не сообщили.

Даже такую хорошую вещь, как освобождение политзаключенных, эти люди не могут сделать нормально до конца. Обязательно должно быть какое-то паскудство напоследок.

— Испытываете ли вы какие-то эмоции по поводу того, что у вас нет беларуского паспорта?

— Это не имеет значения — ни юридического, ни эмоционального. Я был и остаюсь гражданином как Соединенных Штатов, так и Республики Беларусь. Никто не может отнять у меня это. Любые указы, которые противоречат Конституции, рано или поздно будут отменены. Думаю, у меня с этим не будет проблем.

«Не жалею о том, что сделал»

— Давайте поговорим о «деле о заговоре». Хочется узнать, что это на самом деле было. Вместе с вами судили Григория Костусева, Александра Федуту, Ольгу Голубович и Дениса Кравчука.

Также по делу проходили Дмитрий Щигельский, Александр Перепечко, Павел Кулаженко, Виталий Макаренко и Игорь Макар. Вас действительно что-то объединяло или это были случайные созвоны в Zoom?

— Нет, это не были случайные созвоны в Zoom. Еще до выборов 9 августа 2020 года через моих украинских коллег и бизнес-партнеров на меня вышли люди, которые назвались представителями силовых структур и попросили о встрече.

Таким образом я познакомился с подполковником Иваном Журавским, который на тот момент был офицером Генерального штаба. После в уголовном деле я видел его послужной список — он действительно офицер Генштаба, а сейчас, насколько я знаю, уже ушел в отставку.

Журавский на момент, когда встречался со мной, уже был агентом КГБ, который подписал согласие на сотрудничество. А встреча проводилась в рамках оперативного эксперимента.

Во время этой встречи Журавский сказал мне, что есть идея осуществить государственный переворот в Беларуси. И что нужна консультация людей, которые знают, как сделать так, чтобы страна перешла на мирные рельсы. Мне это было подано таким образом: мы люди военные и в этом не разбираемся, нам нужны специалисты.

Я создал рабочую группу. Поделился с Дмитрием Щигельским, Александром Федутой. Затем мы привлекли других — людей, которые, как мне казалось, разбираются в определенных вопросах. Не все они являются выдающимися специалистами в области политики, но костяк — Федута, Щигельский, я, Перепечко — это люди, которые, как мне казалось и кажется до сих пор, что-то понимают в том, как делается политика и как происходит трансформация.

Весь этот так называемый план касался того, что нужно делать через, условно говоря, две минуты после того, как переворот произошел. Он действительно был создан и передан Журавскому. И он фигурировал в материалах уголовного дела.

От меня требовали хотя бы тезисно сказать, как делать переворот. Я ответил, что не являюсь офицером или хотя бы простым военным, это их работа. Но меня просили дать хотя бы что-то.

Я им посоветовал прочитать книгу Эдварда Люттвака «Государственный переворот. Практическое пособие». Сказал, что там все написано. Потом эта книга была предъявлена в качестве вещественного доказательства в суде, якобы это и есть тот самый план переворота, который я предложил военным осуществить.

— Не возникало подозрений, что это оперативная игра?

— Знаете, возникало. Мы просчитывали разные варианты. Но поскольку у нас не было механизма проверки показаний, мы не могли проверить, кем этот человек является.

Я понимаю, что это немного авантюрное решение, но мы исходили из того, что лучше попасть в тюрьму за попытку изменить ситуацию в стране, чем отказать нормальным людям в помощи и в результате упустить время для страны.

Я осознавал риск и сознательно на него пошел. В принципе, не жалею о том, что я сделал.

— После вашего задержания вы видели Ивана Журавского?

— Только в суде, где он выступал в качестве свидетеля. У меня была инструкция его не трогать. Судья его тоже не трогал. В принципе, ему можно было задать тысячу вопросов, развалить его показания. Но кого это интересовало?

— Политолог Павел Усов считает, что весь этот заговор был срежиссирован российской ФСБ для большего давления на Лукашенко. Так ли это, как вы считаете?

— Нет, этот заговор — полностью разработка беларуского КГБ. По крайней мере, это то, что я видел по документам.

— Как вы считаете, возможен ли силовой вариант смены власти в Беларуси сейчас?

— Давайте на этот вопрос я отвечу на пресс-конференции в понедельник. У меня есть очень интересная, сенсационная информация. Но пока хочу ее придержать.

— На суде вы единственный полностью признали вину. Это была надежда на более мягкий приговор или что-то другое?

— С апреля по май 2021 года и до посадки самолета Ryanair в Минске на меня оказывали очень сильное давление. Хотели, чтобы я сыграл ту роль, которую позже сыграл Роман Протасевич.

Мне предлагали: «Дашь интервью и выйдешь на свободу, у тебя все будет нормально. Записываем разговор — на следующий день ты выходишь. Хочешь — можешь остаться в Беларуси, хочешь — можешь уехать. Если останешься в Беларуси — переходи на нашу сторону, получишь должность, у тебя все будет хорошо».

Целый месяц меня уговаривали. Я сказал, что на это не пойду, это для меня неприемлемо, и что я выбираю сидеть в тюрьме. После задержания Романа Протасевича эти попытки прекратились. Мне даже сказали, что я упустил свой шанс.

Тогда они начали очень настойчиво уговаривать меня подписать досудебное соглашение (досудебная сделка на сотрудничество. — Прим. ред.). Согласно законодательству Беларуси, если подписано так называемая досудебка и выполнены ее условия, то человек получает не более половины от максимального срока (обычно не более двух третей, но в отдельных случаях — не больше половины. — Прим. ред.).

Я очень долго игнорировал это предложение. И только уже после нового 2022 года подумал: «Собственно, а что я теряю? Ну, будет эта «досудебка». Обманут — значит обманут, хуже не станет. А вдруг сработает?»

И я принял решение: раз уж так уговаривают, пусть будет. Очевидно, им просто нужно было поставить какую-то галочку для отчетности.

Согласно условиям «досудебки», я должен был полностью признать все обвинения, а текст обвинения был просто скопирован из закона об экстремизме. Все, что касается экстремистской деятельности, появилось у меня в обвинении.

Когда на суде шел допрос, и судья спросил, признаю ли я вину, я сказал, что признаю все, в том числе такие абсурдные вещи, как «создание угрозы демографической безопасности Республики Беларусь».

Я признал абсолютно все, за исключением убийства Лукашенко, потому что мы никогда на самом деле этого не планировали — обсуждались определенные вещи, но было принято решение, что человек должен принимать решение сам: хочет он жить дальше или нет. Это единственное, что я отверг.

А все остальные виды экстремистской деятельности я признал, и даже судья был немного шокирован. Посмотрел на меня и сказал: «Скажите, вы себя не оговариваете?» Я доводил ситуацию до абсурда своими признаниями.

Федута признал вину частично, не признав пункта о покушении на Лукашенко и его сыновей. Костусев был в полном отказе от всего, не признал ни одного пункта обвинения. Ну, а в итоге все получили плюс-минус одинаково. Эти признания или отказы вообще ни на что не повлияли.

— За 1480 дней, которые вы провели в заключении, с какими политзаключенными вы пересекались?

— У меня было очень мало возможностей для этого, потому что в основном меня держали в одиночках — в ШИЗО или просто в отдельной камере. За период с 15 июля 2023 года по 30 июля 2024 года, когда у меня изменился статус и я снова стал следственно арестованным по статье 411 УК, я провел этот год в могилевской тюрьме (не путать с могилевской колонией, это другое учреждение).

За это время у меня было почти 200 суток в ШИЗО и более 100 суток голодовок — в том числе 57 суток непрерывной голодовки с 14 февраля по 11 апреля 2024 года. Поэтому возможностей встречаться у меня особенно не было.

Я знал, что за стеной от меня сидел Виталий Войтехович (получил 19 лет за якобы покушение на Олега Гайдукевича. — Прим. ред.). Мы с ним переговаривались несколько дней, а потом, видимо, оперативники поняли, что мы разговариваем, и нас разъединили.

Также у меня была небольшая возможность поговорить с Александром Ярошуком (профсоюзный лидер, получил четыре года. — Прим. ред.). Его тоже держали в соседней камере, но меня на следующий день перевели. Еще во время следствия на Володарке я встретил Алеся Беляцкого, успел поздравить его с получением Нобелевской премии.

Но список тех, кто содержится в могилевской тюрьме, у меня есть. Я составил его из нескольких источников — во-первых, это информация от других заключенных, во-вторых, в медицинской части я видел карточки некоторых людей — они просто лежали вверх фамилиями. Также получал информацию от некоторых охранников. Скажу вам: чем меньше погоны — тем более адекватные люди их носят.

«Мой внешний вид — итог голодовки»

— На видео пропагандистов было заметно, что вы сильно похудели.

— Видео, которое было опубликовано в сентябре, снимали в последние дни августа. То есть через пять месяцев после окончания голодовки. Мой внешний вид на нем — это прямой результат голодовки.

После этого меня этапировали в мозырскую колонию, где питание было значительно лучше, чем в могилеской тюрьме. Постепенно я начал приходить в норму. В мозырской колонии меня также держали в ШИЗО, два месяца — в одиночной камере.

Уже в «американке» меня сразу поместили, как они говорили, в ВИП-камеру, где сидели довольно состоятельные и известные люди. Я не хочу сейчас озвучивать их имена, потому что это может им навредить.

Только про Василия Веремейчика могу сказать — он не из тех, кто богат и влиятелен, но тем не менее он был одним из нас.

Остальные были гораздо более статусными людьми, и у них были очень хорошие передачи. Мы шутили с ребятами в камере, что меня к ним привезли «на откорм». Но я просидел два, три месяца — и ничего не происходило.

Я в эмоциональном порыве говорил: «Понимаю, что меня выпустят, но когда уже?» А ребята отвечали: «Рано, тебя сначала надо откормить, чтобы вернуть в той форме, в какой брали» (смеется).

— Такие колебания веса могут быть вредны для здоровья. Уже готовы результаты обследований, которые вы прошли в США?

— Слава богу, результаты обследований показывают, что у меня все в порядке. Сейчас я даже в лучшем состоянии здоровья, чем был до ареста. Санаторий «КГБ Республики Беларусь» — очень хороший способ похудеть и поправить здоровье. Но это, как вы понимаете, шутка.

«В течение пяти лет я имею право на оплату расходов на реабилитацию»

— Как вас встретили в США?

— Я был даже немного ошарашен. Меня встретили с воинскими почестями. В Техасе, где мы приземлились, меня лично приветствовал командующий военной авиационной базы, а в Вильнюсе — посол Соединенных Штатов.

Звонили высокопоставленные лица, поздравляли. Я действительно был впечатлен, это, конечно, очень приятно. По городу, где я сейчас нахожусь, меня с военной базы в госпиталь отвезли с эскортом мотоциклистов, с перекрытием дорожного движения. В Америке такое делают крайне редко.

Я очень благодарен президенту Дональду Трампу и государственному секретарю Марко Рубио за то, что они сделали для меня и продолжают делать.

— Как проходит процесс вашей реабилитации в США?

— В США есть специальная программа, разработанная для людей, прошедших через такие испытания. Первое — это встреча, затем — размещение в госпитале для обследования организма, назначение необходимого лечения и работа с психологами.

Как нам сказали вчера с женой, в течение пяти лет мы имеем право на оплату расходов на любых психологов, психотерапевтов, консультантов, все, что нам понадобится для реабилитации. Достаточно просто обратиться, и нам будут предоставлены все необходимые услуги.

Безусловно, это очень важно. Это помогает нам сейчас и будет помогать в будущем.

И вот тезис, который я хотел озвучить: чем мы сейчас можем помочь тем людям, которые освобождаются, — это подумать, возможно, проконсультироваться с Соединенными Штатами, Израилем и создать нечто подобное для людей, которые выходят из тюрьмы.

Потому что я представляю себя на месте тех, кто вышел, но у кого нет второго паспорта. Им не на кого рассчитывать, работы нет, семьи напуганы. Уезжаешь за границу — не знаешь языка, общества, не понимаешь, что будешь там делать. Это сложное психологическое состояние.

Слава богу, у меня есть замечательная семья, которая меня поддерживает. Я очень благодарен всем своим родственникам, в первую очередь своей жене Алёне. То, что они для меня сделали — это огромная работа.

Плюс у меня есть второй паспорт, знание иностранных языков, хорошая профессия. Я и так нахожусь в хорошем положении по сравнению с другими политическими заключенными. Чтобы строить солидарность в обществе, мы должны взять под опеку тех людей, которые пострадали, потому что они сидят за решеткой за всех нас.

— Как вы считаете, возвращение Дональда Трампа к власти — это хорошо для демократической Беларуси или плохо, учитывая прекращение финансирования для беларуского гражданского общества и медиа?

— В краткосрочной перспективе это очень болезненно, особенно для тех, кто получал помощь Соединенных Штатов. Но в долгосрочной перспективе политика Трампа в конечном итоге будет полезной не только для Беларуси, но и для всего мира.

У нас даже по этому поводу были дискуссии в камере, потому что там сидели достаточно опытные люди. Сейчас могу сказать, что мое понимание политики Трампа за эти сто с небольшим дней полностью совпало с прогнозами.

С моей точки зрения, то, что он сейчас делает в отношении Украины и России, — это не более чем тактические шаги, попытка заманить Путина в ловушку, объединить все силы и заставить Европейский союз больше помогать Украине.

События подтверждают, что так и происходит. Несмотря на то, что нам казалось, что в определенный момент Трамп отказал Украине в помощи, все вернется на круги своя. Украина будет профинансирована, война будет завершена, и победа будет за нами.

— Вас не было на свободе четыре года. Как вы оцениваете текущую политическую ситуацию в Беларуси по обе стороны границы?

— Очень разочаровывает то, что люди разъединены и рассеяны. Постоянные ссоры, дележка непонятно чего — то ли денег, то ли влияния, то ли какой-то виртуальной власти.

Пока мы, беларуское общество, не создадим единый фронт и не станем единым субъектом, у нас нет шансов на победу. Лучше всего работать с противником, который раздроблен. И беларуские спецслужбы, и лично Лукашенко делают все, чтобы общество было разъединено.

Солидарное общество — это смерть режима. До тех пор, пока мы не сможем объединить всех противников нынешней власти и Лукашенко независимо от их политических взглядов и предыстории, у нас шансов не будет.