«Ну, давайте какую-то женщину найдем»

«Сидели бы дома, варили бы борщ. Женщине стыдно принимать участие в подобных мероприятиях», — резко высказалась после президентских выборов-2010 глава ЦИК Лидия Ермошина об участии беларусок в протестах.

Спустя десять лет женщины еще более массово вышли на улицы, заявив о своем несогласии с фальсификацией выборов и насилием. Многие прошли через задержания, были вынуждены эмигрировать. За рубежом беларуски продолжили работать в НГО и политических структурах, а доля женщин при выборах в оппозиционный «протопарламент» — Координационный Совет — составила фиксированные 40%.

Как изменилась роль женщин в беларуской политике в последние годы? Действительно ли меняют ситуацию женские квоты? Влияет ли на беларусов «правый поворот» в Европе? Ответить на эти и другие вопросы dekoder.by попросил философку Ольгу Шпарагу, авторку книги «У революции женское лицо. Случай Беларуси», и гендерную экспертку и правозащитницу Юлию Мицкевич, представительницу Объединенного переходного кабинета (ОПК) по вопросам гендерного равенства и уязвимых групп.

Юлия Мицкевич (Ю.М.): Беларуски еще с 1990-х годов прошлого столетия были активными в политике, у нас была женская демократическая партия «Надзея» — не знаю аналогичных примеров в постсоветских странах. В оппозиционных партиях женщины всегда были активом.

Конечно, существовала проблема потолка. Лишь партию БСДП «Грамада» в свое время возглавляла женщина, Ирина Вешторд. Но уже тогда женщины делали заявки на лидерство. Вспомним хотя бы Ольгу Абрамову — депутатку парламента нескольких созывов, — которая поднимала темы женского участия в политике.

В организациях гражданского общества женщины были на первых ролях — примеры можно часами перечислять.

Ольга Шпарага (О.Ш.): Женщины, которые во время протестов вышли на передний план, уже руководили различными НГО, культурными инициативами. Например, у Марии Колесниковой был огромный опыт арт-менеджерки. Есть ее прекрасная TED-лекция, в которой она объясняет, как важно, что в оркестре стали играть и женщины. Сам оркестр она называет мини-обществом.

Я работала в сфере неформального образования, большинство там составляли женщины, и они хотели занимать активную позицию в обществе.

— Одной из предпосылок событий 2020-го была либерализация десятых. Лукашенко отчасти помог гендерной революции?

О.Ш.: Либерализация сыграла свою роль, но сказался и глобальный контекст. Феминистских инициатив становилось все больше, происходили важные дискуссии, и в 2010-е годы в обществе произошли важные изменения.

Например, мы в НГО полагали, что люди в IT-сфере пассивные и поддерживают власть. А оказалось, что Лукашенко, сам не желая того, позволил вырасти людям, которые хотели демократических преобразований и изменений в гендерной политике.

А в 2020-м женщины вышли со вторых ролей в общественной жизни и привнесли в политику свои навыки.

«Если женщина делает что-то не так, начинается невообразимый хайп»

— За эти пять лет с 2020 года произошли необратимые изменения в вопросе участия женщин в политике, или все может откатиться назад?

О.Ш.: В июне 2025 года в Стокгольме прошел форум «Женские права и демократия для Беларуси». Общее мнение: у нас наблюдается и то, и другое.

С одной стороны, произошла активизация женщин, Юлия Мицкевич заняла позицию представительницы ОПК по вопросам гендерного равенства, в беларуских диаспоральных организациях большую работу делают активистки, например, Кристина Шиенок в Чехии. Огромное количество женщин работают в НГО, возглавляют их. Среди них Марина Косинерова в инициативе по поддержке политзаключенных Dissidentby, Лидия Тарасенко в медиа-проекте Фонда медицинской солидарности BYMEDSOL «Белые халаты», «Беларускі ПЭН» Татьяны Недбай.

Женщины занимают лидерские позиции, руководят большими проектами, борются и за язык, свободный от оскорбительной лексики, и за гендерное равенство, и за политзаключенных. Происходят важные сдвиги, меняется политическая повестка, поднимаются вопросы о недопустимости насилия, о роли беларусок в общественно-политической жизни.

С другой стороны, женщины, влияя на политику, остаются невидимыми. Исследование проекта «Беларусь. Экспертиза» показало, что на февраль 2025 года доля женщин на уровне министров и замминистров, а также председателей и зампредседателей госкомитетов, Нацбанка и Генпрокуратуры составила всего 17%. Это структуры, которые принимают реальные решения, ведь и в парламенте 32% женщин, но он не имеет политического веса.

Такие показатели помещают Беларусь в двадцатку самых отсталых стран мира.

Но и в демократических структурах ситуация непростая. У Светланы Тихановской среди советников — одна женщина и четверо мужчин. Схожая пропорция и в ее команде: две женщины и пятеро мужчин. Большинство мужчин и в переходном кабинете.

На стокгольмском форуме вице-спикерка Координационного Совета Стася Глинник заявила, что перед женщинами по-прежнему много преград, которые мешают им попадать в политические структуры. Экспертки отмечали, что к женщинам предъявляется больше претензий, им не прощают ошибок. Если женщина делает что-то не так, начинается невообразимый хайп.

Например, мы до сих пор не знаем, что произошло с Анжеликой Мельниковой, но вместо того, чтобы обсуждать структурные проблемы — подбор кадров, вопросы безопасности, — люди переходят на ее внешность, и дискуссии идут в стиле «она же блондинка».

Ю.М.: Соглашусь, маятник качается то туда, то сюда. Я надеюсь, что он не качнется настолько назад, чтобы достижения 2020-го были забыты.

Но, к сожалению, история говорит, что все возможно. В 2020-м в отношении феномена женской революции в обществе существовал безусловный консенсус. Но появились правые, консервативные силы, которые стали убеждать, что ничего особенного не произошло, «ну вышли женщины, и что с того?» Консенсус был разрушен. Но не полностью, и это очень важно.

О.Ш.: Такая ситуация типична не только для Беларуси, хотя у нас ситуация хуже, чем во многих странах. В мире продолжается общественная эмансипация. В большинстве демократических стран не комильфо, когда женщины не представляют страну на уровне министерств. Но мы видим усиление ультраправых партий и нарастание ультраправых настроений.

— Как с этим бороться?

Ю.М.: Нужны усилия не только со стороны группы заинтересованных людей, но и лидеров и лидерок мнений, политиков. В том числе поэтому в 2020-м мы начали разговор со Светланой Тихановской о том, что нужна советница по гендерным вопросам, чтобы эта проблема была в повестке, оставалась завоеванием 2020 года.

Понадобилось много времени, прежде чем в речах той же Тихановской начала меняться риторика. Изначально — и здесь нет никакого обвинения в сторону Светланы — ее позиция, в силу ее бэкграунда, была осторожная. И ее советники-мужчины говорили: «В обществе эти темы не востребованы. Зачем говорить про гендерное равенство, когда у нас репрессии? Не время. Это плохо повлияет на ваш имидж. Нужно думать об избирателях, которые против».

Тогда Тихановская не понимала, что это важно, но постепенно изменила свою позицию.

«Дело не в том, чтобы добавить к трем мужчинам трех женщин»

— При выборах в Координационный совет были квоты в 40% для женщин. Зачем они?

Ю.М.: Недавно мы обсуждали конференцию «Новая Беларусь», я в очередной раз сказала, что нужно соблюдать гендерный баланс, например в приглашении спикеров и спикерок. «Ну, давайте какую-то женщину найдем», — ответили мне.

Мужчины не до конца понимают, что такое и зачем нужен баланс. Для них это все еще — хотя уже в меньшей степени — «женские вопросики». А ведь тут дело не в том, чтобы «добавить» к трем мужчинам трех женщин, а в том, чтобы найти мужчин, которые не забьют собой женщин и не станут тешить свое эго.

Но ведь речь о справедливости. У женщин должно быть право быть представленными в политике, у них его не было столетия. Для многих политика до сих пор остается мужской сферой. Поэтому гендерные квоты в КС были закреплены на отметке 40%, чтобы эти 40% женщин там появились.

— Без квот было ли реально увеличить число женщин в КС?

О.Ш.: Опять сошлюсь на форум в Стокгольме, где одна из участниц КС сказала, что без квот никогда бы в него не попала.

— В СССР женщин также делегировали в парламент, но ничего не менялось.

Ю.М.: И в то время, и в беларуском парламенте при Лукашенко это осуществлялось сверху. С женщинами договариваются или просто ставят их перед фактом. Такие механизмы не работают.

Но гендерные квоты в КС — это не про разнарядку. Нет, женщины самостоятельно приняли решение баллотироваться, нашли в себе возможности и ресурсы, осознали важность и необходимость своего присутствия там. Это ключевой момент.

— Но ведь в Новой Беларуси квот не будет. Вы не опасаетесь, что женщин на руководящих постах опять будет мало?

О.Ш.: А почему не будет квот? Если принимать решения будут политики, у которых есть феминистское и гендерно-чувствительное самосознание, то и квоты сохранятся. Устранить преграды для участия женщин в сфере принятия решений необходимо во всех институциях.

Например, скажу о близкой мне сфере образования. В сфере высшего образования мы видим много преподавательниц, а вот среди руководителей департаментов и институтов — одни мужчины.

Для изменений нужны дополнительные меры и разные механизмы обеспечения гендерного равенства, например препятствующие харассменту. Международный опыт показывает, что такие механизмы работают и устраняют недостатки прошлого и настоящего.

«На тренинг по гендерно-чувствительной политике не записался ни один мужчина»

— Лидеры демократических сил начали поддерживать изменения в гендерной политике. Реально ли убедить достаточно консервативное беларуское общество?

Ю.М.: Почему стала меняться риторика у той же Светланы Тихановской? Потому что она начала сталкиваться с барьерами, с сексизмом, стала много работать с женщинами. Это повлияло на ее личный опыт.

О.Ш.: Я наблюдала, как меняются студенты и студентки. Часто слышу от них шутку: «Лучше бы я не знал/не знала о неравенстве, с этим тяжело жить». Начинаешь замечать сексистскую рекламу или понимать, как СМИ поддерживают гендерные стереотипы.

Вообще, когда гендерная и феминистская оптика становится частью преподавания социальных и гуманитарных наук, то люди начинают меняться. Учащиеся приходят к мысли, что возможна другая жизнь.

Демократия — это непрерывный плебисцит и разговор. Если люди ведутся на ультраправую риторику, то могут меняться и под влиянием других идей. Так что вопрос, скорее, в том, как преподносить эти идеи. Это большая проблема не только для Беларуси, но и для демократического мира сегодня.

Ю.М.: Соглашусь, что изменения возможны. Добавлю важный момент в отношении политиков. Не буду называть фамилии, но я знаю политиков, довольно заметных в демсилах, которым при этом нет дела до гендерного равенства, они в него не верят. Но теперь никогда публично об этом не скажут, потому что это будет минусом для их репутации.

Плюс, они работают с международными партнерами. Если ты заявляешь, что Беларусь должна стать частью ЕС, то не можешь сказать, что гендерные вопросы не имеют значения. Гендерное равенство — одна из важных ценностей европейской политики.

Понятно, что путь от молчания до реального участия долгий. Европейские политики, которые работают в правительстве или в парламенте, обязательно проходят тренинги по антидискриминации, гендерному равенству, антихарассменту.

Но когда у нас проходили тренинги от Совета Европы по гендерно-чувствительной политике, то из демсил туда не записался ни один политик-мужчина.

И все же за эти пять лет мы прошли большой путь, получили серьезные результаты, которые, может быть, публично не всегда заметны, но они есть. И это очень круто.